— Мы разводимся, — заявляет мой муж Захар после тридцати лет брака. — У меня другая женщина
Первая глава из книги “Развод. Любовь умирает в 50”, Арина Арская. Уверена, в вашем окружении есть пары, в которых взрослые мужья решают “омолодиться” в новых отношениях. Я никогда не понимала таких слабаков: не смог сохранить любовь до конца и теперь ищет утешение на стороне. Роман отличный, эмоциональный. Рекомендую почитать!
— Мы разводимся, — заявляет мой муж Захар, стоя в проеме комнаты, и зло хмурится. — У меня другая женщина.
В этот момент я встряхиваю с уютным хлопком чистую выглаженную простынь и накрываю ею кровать Али, нашей внучки, которая должна сегодня с братом Артемом приехать на выходные. Я с большим нетерпением ждала эти субботу и воскресенье. Очень соскучилась.
Недоуменно смотрю на Захара, стискивая края простыни, не в силах разжать пальцы, будто они окаменели.
— Что? — тихо спрашиваю я, и мой голос испуганно и недоуменно хрипит.
Нам с Захаром по пятьдесят лет, и мы в браке не два года в драке, не три, и даже не десять. А целых тридцать лет.
Мы три недели назад отпраздновала жемчужную свадьбу. Наши сын Матвей и дочь Снежка организовали нам большой праздник и отправили в сказочный круиз, а потом всей толпой встречали в аэропорту.
У нас же все хорошо.
Какой развод? Захар решил подшутить надо мной, и сейчас засмеется и скажет: “ну, и лицо у тебя, Валюш! Какая ты у меня наивная, всему веришь!”
Потом, конечно, обнимет и нежно поцелует в висок, на котором я вчера тщательно закрашивала седой локон моментальной краской-спреем.
Хорошая, кстати, краска. п\Прям палочка-выручалочка, когда нет времени покрасить волосы у мастера, а мерзкая седина уже вылезла.
— Хорошо, я повторю, — Захар напряженно вздыхает и не отводит от меня черного пронизывающего взгляда, — мы разводимся, и у меня другая женщина. Сейчас все расслышала, Валентина?
На слух я, кстати, никогда не жаловалась. Он у меня острый, и могу на втором этаже нашего большого дома услышать, когда внуки таскают конфеты из нижнего ящика на кухне и как они шепчутся, что я точно их услышу, однако я опять переспрашиваю:
— Что?
Я будто даю Захару шанс сейчас все же рассмеяться и сказать, что он пошутил, но он не думает этого делать и продолжает смотреть на меня с угрюмым вызовом.
На пороге детской, которую я готовила к приезду внуков со стороны нашей дочери, он выглядит пугающим великаном: высокий, широкоплечий и под тонкой тканью рубашки четко угадывают мышцы груди и рук.
Да, у него те пятьдесят лет, на которые могут пускать слюни и молодые девчонки, у которые ищут в мужчинах сильного и властного папочку, но почему-то забывают, что у этого папочки обычно есть жена.
Хотя жена — не стена, подвинется. Вот так просто. Теперь, похоже, и я должна подвинуться.
— Ты ошалел, Захар? — сипло уточняю я, и в груди сердце сдавливает боль, а после в легких становится липко и холодно. Мне становится тяжело дышать. — Какая другая женщина?
Вопрос риторический. Я не жду на него ответа и не хочу его слышать, потому что он не объяснит мне, как так случилось, что в пятьдесят лет я окажусь разведенкой.
Я же была хорошей женой, заботливой матерью и отлично справлялась с ролью хранительницы очага.
— Я тебя с ней познакомлю, — невозмутимо отвечает Захар и продолжает смотреть на меня исподлобья, как буйвол перед атакой.
Я обескураженно молчу и все также сжимаю в пальцах простынь с принтом из милых пушистых медвежат, и медленно моргаю, пытаясь осознать происходящее.
Я поймала самый настоящий шок, который полностью обездвижил меня. Я словно статуя, и только сердце с каждой секундой разгоняется все быстрее и быстрее.
— Ты же сама понимаешь, что между нами… — у Захара дергается губа в презрении, — я даже не знаю, как все назвать. Я рядом с тобой не мужчина.
— А кто? — сдавленно уточняю я.
Ничего не понимаю. Наверное, так себя чувствует слепой крот, когда его выкапывают из земли и кидают в ведро с холодной водой, чтобы утопить. Для человека он — вредитель, который должен умереть, а для крота происходит что-то непонятное. Вот все было хорошо и уютно в рыхлой земельке, а теперь ему холодно, мокро, страшно. Он умирает.
Вот и я умираю. С каждой новой секундой, что режет меня изнутри тонким скальпелем отчаяния перед мужской жестокостью.
— Я рядом с тобой дед, Валя, — Захар с угрозой щурится. — Я устал от этого. Я долго размышлял и принял решение о разводе.
У меня вздрагивают ресницы, и глаза жгут ядовитые слезы.
— Только не реви, — недовольно хмурится и его голос становится жестче. — Все решено. Ты уже не девочка, истерики не будут тебе к лицу. Я жду от тебя реакции взрослой и умной женщины.
А какой бывает реакция у тетки в пятьдесят лет после объявления вот таких невероятных новостей о разводе и другой женщине? Это хороший вопрос, на который мне сейчас срочно нужен ответ, потому что в моей голове пусто.
— Ты что такое мне говоришь?! — слышу свой визг будто со стороны. — К нам сегодня внуков привезут! Нет у меня времени на твои глупости!
Сдергиваю с кровати простыню, откидываю ее в сторону и сердито шагаю мимо Захара, который провожает меня угрюмым тяжелым взглядом.
— Как взбредет что-то в голову! — рявкаю я и недовольно поправляю волосы на макушке.
Еще несколько шагов и останавливаюсь, вновь оцепенев, как лягушка, которую кинули в морозилку.
У меня мозг будто трескается, и под этими трещинами пульсирует паникой и недоумением.
— Мы можем же обойтись без истерик, Валь, — с небольшим раздражением вздыхает Захар, будто говорит не с женой, с которой он прожил тридцать лет, а с капризным ребенком, который отказывается идти спать на дневной сон. — У нас с тобой давно уже не семья, а так, пародия, в которой все улыбаются через боль.
— Нам скоро привезут внуков, — говорю я, упрямо игнорируя жестокую правду, и пытаюсь спрятаться за приездом Али и Артема.
— Не привезут, — чеканит Захар. — Я позвонил и сказал, что у нас планы на эти выходные поменялись.
— Но они не поменялись…
Теперь меня начинает потряхивать и подташнивать как после горького тоника с хинином.
— Валь, возьми себя в руки.
— Тридцать лет, Захар, — с ресниц срываются слезы, — это целая жизнь, черт тебя дери… Ты не можешь вот так поступить со мной, — сглатываю и в ярости, которая знакома только обманутым женщинам, вскрикиваю, — это несправедливо! Ты меня слышишь? Несправедливо!
— Как есть, — возражает Захар. — И не надо кричать. Ты же знаешь, я не люблю, когда ты повышаешь голос.
Да, я знаю, что он не любит истерики, слезы и когда в женском голосе прорезается капризы и требовательные нотки. С ним я должна ворковать ласково и сладко, когда надо о чем-то попросить, уговорить или что-то предложить, а если случился конфликт, то женщине стоит быть сдержанной и тихой, потому что сила жены в мягкости и воспитанности.
Никому не нравятся хабалки и истерички. С такими не будет крепкой семьи, стабильного союза и уютного дома, в котором мужчина отдыхает от забот и тревог.
— Ты завел на стороне бабу и говоришь мне, чтобы я не кричала?! — взвизгиваю я так громко, что я аж чувствую, как дрожат мои голосовые связки. — Тридцать лет!
— Я и после сорока лет развелся, если бы решил, что так будет правильно! — Захар тоже повышает голос, и от его зычного тембра вибрируют паркет под ногами и потолок над головой.
— Для кого правильно?! Мерзавец ты такой! Да как ты смеешь тут стоять передо мной и вещать, что правильно, а что нет?! Бес в ребро, да? где твои приличия, Захар?!
Я кричу и кричу, а после кидаюсь в его сторону с кулаками. Мной движет бессилие и дикая злость, что я после стольких лет окажусь разведенкой. Мне не двадцать, не тридцать, не сорок, чтобы говорить о новых горизонтах в моей увлекательной жизни после пятидесяти.
Захар подхватывает с консоли на столе вазу со свежими георгинами, которые он одним резким движением выдергивает, и в следующую секунду жестоко выплескивает холодную воду мне в лицо.
Я резко торможу и столбенею, крепко зажмурившись. Вода стекает по лицу тонкими ручейками, а бежевая атласная блузка на груди вся мокрая до пояса юбки.
Жалко отфырикваюсь, пальцами убираю влажные волосы за уши и затем круглыми глазами смотрю на Захара, который с громким и предостерегающим стуком возвращает вазу на консоль.
Слова возмущения застряли в глотке, и с носа падает капля воды.
Это что еще такое было?! Мой муж, с которым мы воспитали двоих детей, которому я отдала молодость и здоровье, выплеснул на меня воду из-под цветов.
Медленно отлепляю с щеки продолговатый зеленый листочек, в дикой растерянности глядя на Захара.
— Успокойся, приведи себя в порядок, и мы вновь попытаемся поговорить, — он не моргает и походит сейчас на разъяренного медведя, — еще раз повторяю, Валя, я не буду терпеть истерики. Во-первых, твои крики раздражают, а, во-вторых, это выглядит жалко.
Захар уважает в женщинах элегантную покладистость. Не заискивающую кротость рабыни или вынужденное подчинение служанки, а именно элегантную покладистость. Что же это означает?
Быть всегда за его спиной, уважать любое его решение, поддерживать, и при всем этом быть для других той женщиной, которой восхищаются. Мужчины — за утонченность, мудрость, верность и недоступность, ведь такая интеллигентная красавица бывает только с особенными мужиками, а женщины — за ту утонченность и мягкость, которая может и зверя усмирить.
Только вот все это оказалось пустым пшиком для моего мужа в пятьдесят лет, потому что он устал от меня, от брака и от того, что наша жизнь стала слишком предсказуемая.
Для меня это было стабильностью и уверенностью в завтрашнем дне, а для него — унылыми буднями.
Выключаю фен и откладываю его в сторону. Руки дрожат. Закрываю глаза в попытке сдержать слезы и медленно выдыхаю через нос.
Я соглашусь с моим мужем, что истерики от пятидесятилетней женщины, с которой решили развестись, выглядят жалко. Увы, но это так.
Жестокую правду и эгоизм мужчины надо принимать с королевской невозмутимостью, но… на такое способна лишь та женщина, которая не любит.
Может, я сплю?
Собираю волосы на затылке, ловко закручиваю их в пучок, которые закалываю несколькими шпильками.
Да, я не стала спорить с Захаром и пошла приводить себя в порядок, как он и приказал, потому что опять же я не хочу выглядеть жалкой и мокрой курицей.
По щеке скатывается слеза, которую я торопливо смахиваю и подхватываю со спинки стула платье из пыльно-розового бархата.
Я его роняю. Зажмуриваюсь, выдыхаю и сажусь на корточки со стоном отчаяния и ужаса.
Тридцать лет брака ничего не стоят для Захара. Сколько мы вместе пережили, но новая любовь все это стерла из его сердца, и теперь я для него опостылевшая тетка не первой свежести.
Досадное недоразумение.
Я выхожу из нашей с Захаром спальни лишь через десять минут. Нет, я не заплакала, но ком в горле так и не смогла сглотнуть.
Острые низкие каблуки утопают в ворсе ковровой дорожки. Иду к лестнице, немного вскинув подбородок, и кидаю безнадежный взгляд на букет белых георгинов, которые уже подвяли без воды.
Они — отражение моей души, которая тоже увядает.
У лестницы останавливаюсь. Внизу у первой ступени меня ждет Захар, который смотрит на меня исподлобья.
В голове проносятся воспоминания, в которых я по этой самой в дикой радости торопливо спускаюсь к молодому мужу, который вернулся домой с работы с букетом розовой пышной гортензии. Мне кажется, я чувствую его теплые объятия, жадные поцелуи в шею, от которых мне щекотно, но это игры разума.
Мой муж стоит внизу, и в его сердце больше нет любви и страсти, а в глазах — отстраненная и холодная решительность.
Это конец. Лестница — эшафот, а Захар — мой личный безжалостный палач, но я должна спуститься к нему если не эффектно, то хотя бы без слез и всхлипов.
Не ради того, чтобы Захар не раздражался, а ради себя. Ради того, чтобы потом не вспоминать этот момент с отвращением к своей слабости и убогости перед высокомерием Захара.
— Успокоилась? — интересуется он. — Пришла в себя?
Судорожно выдыхаю и коротко киваю. Спускаюсь на одну ступень и касаюсь отполированных мраморных перил, чтобы подстраховать себя от падения.
Вторая ступень, третья ступень, и я останавливаюсь, чтобы дать себе передышку, ведь из глубин моего тела и души рвутся крики и слезы, которые я опять пытаюсь сглотнуть.
Я хочу орать. Орать надрывно и так громко, чтобы разбились все стекла и зеркала в нашем доме.
Чтобы у Захара лопнули барабанные перепонки и остановилось сердце.
Еще несколько ступенек.
— Ты бы не могла поторопиться, — интересуется он. — Чего ты медлишь?
— Да как ты можешь… — я задыхаюсь от возмущений и растерянности, — ты, правда не понимаешь? Да что с тобой?! Мерзавец!
Пару секунд молчит, глядя на меня с усталой надменностью.
— Я жду тебя в гостиной, Валентина, — наконец, терпеливо говорит он и шагает прочь от лестницы, — похоже, успею чашечку кофе выпить. Ты стала еще медлительнее, чем раньше. Ну, хоть не охаешь, как старушечка.
***
Продолжение книги читайте онлайн на Литнете:
«Развод. Любовь умирает в 50», Арина Арская ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
