Мой муж приходит домой только ночевать
— Закрой рот!
Я вздрагиваю от баса Демьяна.
Я резко замолкаю, а мою глотку схватывает спазм злости и обиды.
Он опять пришел поздно, а я ждала его на ужин.
И опять я услышала то, что его сначала задержала незапланированная встреча с одним из инвесторов, а потом он застрял в пробке.
Я устала от его отговорок.
Наше семейное гнездо опустело. Дочь учится за границей, а сын живет отдельно и учится быть самостоятельным мужчиной с перспективным стартапом.
Наши шумные семейные ужины остались в прошлом, и я все чаще и чаще сижу вечерами одна за столом.
И мне надоело.
Поэтому я сегодня кричала на Демьяна, как только он зашел за порог нашего дома, в котором мне с каждым днем все хуже и хуже.
Мой муж приходит домой только ночевать.
— Прекрати орать на меня! — Демьян опять повышает голос. — твои истерики уже вот где стоят, — он бьет ребром ладони по кадыку, — вот где!
Слезы брызжут из глаз от его баса, и накатывает волна жара с потливостью.
Перепады настроения и истерики с плаксивостью — один признак раннего климакса.
Жар с потливостью — второй.
— Сколько можно, Дина?!
— Я ждала тебя на ужин! — вскрикиваю я.
Я не раз говорила ему, что мне одиноко, только он не слышит меня. Я кричу не обвинения. Я кричу о помощи.
Мне сорок четыре, и я теряю свою женское начало. Мой гинеколог на прошлой неделе сказал мне страшное.
Мне грозит ранний климакс.
Я начинаю осознавать, что моя молодость уходит, а вместе с ней я теряю и мужа, которому со мной тошно.
В нем просыпается холод ко мне. На инстинктах чувствует, что я, как женщина, теряю внутреннюю привлекательность и женскую силу.
Мне страшно.
— На ужин?! — рявкает он.
Я пугаюсь, когда он прет на меня размашистым шагом. Огромный и злой. По пути ко мне через гостиную он стягивает пиджак, и мне становится реально страшно, потому что таким я его еще не видела.
Он будто хочет меня убить.
Я прямо вижу, как сдавливает мою шею в стальных пальцах и рычит в лицо, что я его достала.
На меня обрушивается слабость и тошнота, но я не в силах отступить хотя бы на маленький шажочек.
— Поужинать?! — откидывает пиджак.
Под тонкой тканью белой рубашки я вижу, как перекатываются его мышцы.
Я в сорок четыре года получила гормональный дисбаланс, плаксивость и потливость, а мой муж в сорок шесть пышет тестостероном и силой, как племенной жеребец. Он не постарел, он заматерел, и даже мелкие морщинки, которые появляются в уголках его глаз, когда он щурится, выглядят не нитями зрелости, а линиями, которые предупреждают об угрозе и опасности.
— Ну, так пошли ужинать! — он хватает меня за запястье и грубым рывком тащит за собой в столовой. — Я же дома! Давай поужинаем!
— Пусти!
Хватка у него на моем запястье — жесткая и крепкая, и руку мне не выдернуть. Сожмет чуточку сильнее и оставит синяки, а, может, даже кости треснут.
— У нас будет поздний ужин! — он толкает меня к стулу, на который я в растерянности падаю. Наклоняется и ухмыляется, — может, еще при свечах?
— Не надо так со мной…
— А со мной, значит, можно? — отстраняется и зло смеется. — Меня, значит, с порога криками можно встречать?!
От его возмущения, кажется, даже пол вибрирует.
Лучше бы я пошла спать и не ждала его с обидой в сердце. По щекам скатываются слезы.
За что он так со мной?
Мое сердце пронзает игла страшной догадки, которая во мне зрела очень давно, но я давила ее, не позволяла пробиться на свет и отравить меня.
У него кто-то есть.
— Где у нас свечи? А? — Демьян шагает к узкому комоду в углу у окна и раздраженно выдвигает ящики. — Давай устроим романтику, как ты любишь. И плевать, что я зверски устал!
Вторая страшная мысль, которая вонзается в сердце второй раскаленной спицей: Демьян разлюбил меня.
Обычная история для женщин после сорока… Голова кружится. Столовая размывается перед глазами. Дышать трудно.
— У тебя кто-то есть? — выдыхаю я я свой приговор.
Любимую женщину целуют.
У любимой женщины просят прощение за то, что пришел домой поздно.
И слезы любимой женщины пугают и тревожат, а на меня кричат. Со мной Демьян груб и раздражен, будто я стала для него обузой.
Да, обычная история для женщин после сорока.
Мужья остывают, ведь рядом с ними не юная девочка, а женщина, у которой венерины кольца на шее не уберет никакой крем. Женщина, у которой появляются седые волоски.
Демьян оглядывается на мой тихий вопрос, а затем весь разворачивается ко мне.
Он хочет выругаться матом, но медленно выдыхает и сжимает кулаки, глядя на меня исподлобья. На его виске вздулась вена.
— Как же ты меня утомила, дорогая, — Демьян понижает голос до разъяренной хрипотцы. — Ты бы знала…
— Ты ответишь на мой вопрос?! — мой голос в отчаянии срывается в судорожный шепот. — Говори! У тебя кто-то есть?!
Я должна услышать правду.
Пусть станет палачом, и тогда мои слезы, что ручьями льются из глаз, будут оправданы.
И я стану одной из тысяч женщин, которых после сорока разлюбили мужья и от которых эти мужья отдыхают в жарких объятиях молодых красавиц.
— Да, — он не отводит взгляда. Голос успокаивается, а глаза, как льдинки, — теперь ты успокоишься?
Когда женщина просит мужа признаться, есть ли у него кто-то, то она до последнего надеется, что он ответит отрицательно и что он кинется разубеждать ее страшные догадки.
Но мой муж ответил утвердительно, и его слова были подобны ударам биты, которая оглушила меня.
Я аж покачиваюсь, словно меня действительно ударили по голове.
— А вот и свечи!
Демьян зло вставляет высокие белые свечи в низкие подсвечники, а после раздраженно расставляет их на столе.
Я не чувствую ни ног, ни рук. Только удары сердца отзываются в висках пульсирующей болью.
Я, кажется, даже не дышу.
— Нет… — шепчу я. — Нет…
Демьян за своим гневом меня не слышит.
Может, у него просто из-за злости вырвались слова о любовнице? Может, я действительно сегодня была слишком громкой, требовательной и истеричной?
За женским отчаянием на меня накатывает противное чувство вины.
Я достала Демьяна, вот он и вспылил.
— Ты… — подаю я вновь голос и поднимаю глаза на Демьяна, — ты просто… зол, да, и ты…
Замолкаю.
Демьян переводит на меня тяжелый взгляд, под которым мою грудь сдавливает стальным корсетом.
Да, вспылил, но сказал правду.
Наш зрительный контакт длится минуту, а, может, целую вечность, ведь перед моими глазами пробегает вся наша совместная жизнь с радостями и печалями.
За свою женскую жизнь я слышала не одну историю о мужской неверности. Они меня всегда возмущали, злили и вызывали даже агрессию в сердце, но когда я сама с ней столкнулась, то я застыла, как мотылек в янтаре.
Мозг отключился и оборвал мыслительные процессы и эмоции.
Мне кажется, что даже если мне сейчас мизинец отрубят мясницким топориком, то я не почувствую боли и не испугаюсь крови.
— Что ты так на меня смотришь? — Демьян прищуривается, и его взгляд становится острее и холоднее. — Все же успокоилась?
А я хотела сегодня с ним серьезно поговорить о моих тревогах и страхе перед будущим, в котором я перехожу на новую ступень своей жизни без месячных, но с серьезной гормональной терапией.
Но вместо этого я получила обухом по голове.
У моего мужа есть любовница.
А как себя ведут жены, когда мужья признаются им в изменах?
У меня вот даже слезы высохли.
Демьян чиркает спичкой о спичечный коробок и поджигает одну из пяти свечей:
— Вот ты и в курсе.
Меня аж передергивает от холодного цинизма в его голосе и кривой ухмылки.
Поджигает фитиль второй свечи.
Я, наверное, должна что-то сказать. Или даже выкрикнуть с ненавистью, но я так и молчу, пребывая в глубокой растерянности.
Через три месяца нашему браку — двадцать пять лет. Серебряная свадьба. Четверть века.
Мозг возвращается к жизни, и у меня начинают дрожать руки.
Я хочу встать. Я приподнимаюсь, но ноги меня не держат, и я опять опускаюсь на стул. Ноги наливаются свинцом отчаяния.
— Мы… же столько лет вместе… У нас же дети…
— Выросли, — Демьян задувает спичку.
Затем он скрывается на кухне, а я смотрю перед собой пустыми глазами.
Демьян выжег мою душу за секунду.
— Так, а что же у нас сегодня на ужин? — доносится из кухни его насмешливый голос. — Как любопытно…
А я то, что на сегодня приготовила, выкинула в мусорное ведро. Салат из свежего редиса и зеленого лука, домашние тефтели и гречку с грибами.
Я психанула.
— Ты мне предлагаешь жрать из мусорного ведра?
Грохот. Похоже, пнул ведро.
— А к чему тогда были крики? А?
Шаги, и вот Демьян показывается в проёме двери:
— Что ты разоралась тогда про ужин, Дина? Объясни мне, какого черта ты мне закатила сегодня истерику?
— У тебя есть любовница, — тихо отзываюсь я на грани предсмертного шепота, — как давно?
Кстати, большинство женщин задают именно этот вопрос.
Почему?
Наверное, мы хотим знать, сколько времени мы были слепыми идиотками. После этого вопроса обычно следует другой:
— Кто она?
— Может, мне еще устроить тебе персональную встречу? — Демьян уходит от ответа и скрывает правду над насмешкой.
А затем он выходит из столовой:
— Ужина не будет.
Сглатываю, сжимаю кулаки на столешнице и говори:
— Уходи.
— Ты что-то сказала? — Демьян возвращается и замирает в проеме дверей грозной скалой. — Прости, дорогая, я не расслышал.
— Уходи…
Меня вновь ведет под жаром и слабостью немного в сторону. Я чувствую, как под сорочкой из тонкого хлопка по ребрам скатываются крупные капли пота.
Отвратительно.
Я — отвратительная. Слабая, с дрожью во всем теле, липкой кожей от испарины и заплаканными глазами.
Как такую хотеть, да?
— Я вернулся домой, Дина, — медленно проговаривает Демьян. — И я придерживаюсь мнения, что я, как муж, должен ночевать дома.
— Уходи, — в моем голосе больше мольбы, чем женского приказа.
После жестокой казни правдой я заслуживаю того, чтобы меня оставили одну.
Выпотрошенную.
И теперь я хочу собрать все свои выпущенные внутренности в свою бесполезную утробу и зашить толстой иглой скорби о прошлом, в котором осталась любовь, молодость и материнство.
— Я иду в душ и спать, — презрительно кидает Демьян и шагает прочь, — повторюсь, я устал.
Вдох и выдох, а затем я слышу свой крик, в котором бьется горе всех женщин, чьи мужья отвернулись от них после долгих лет брака:
— Оставь меня! Оставь! Проваливай к ней! Господи! Да за что ты так со мной?!
Мужчины другие.
Они не любят женские крики, слезы и обвинения. Особенно их раздражают истерики от нелюбимых женщин, с которым сердце часто не бьется и с которыми не хочется быть ласковым и эмпатичным.
Мужчины с женщинами, которых они не любят, жестоки, и визги с оскорблениями не вызывают в их душах вину или сожалений.
Я все это понимаю, но я у меня нет власти над моими эмоциями, которые вырываются криками.
— Да как ты смеешь?! — кидаюсь за Демьяном. — Ты тут не останешься! Проваливай!
Я нагоняю Демьяна в гостиной.
Я хватаю с комода милую фарфоровую статуэтку балерины, что привезла из Италии в прошлом года, и швыряю в голову Демьяна.
Стоила диких денег, но муж-то у меня щедрый и купил ее без лишних вопросов и возмущений.
Жену же стоит радовать.
Теперь фарфоровая статуэтка летит в его голову, но я промахиваюсь. Балерина пролетает в сантиметре от виска Демьяна, который медленно, как в замедленной съемке, оглядывается на меня.
Статуэтка балерины летит по дуге вниз.
Глаза Демьяна вспыхивают яростью.
Он не имеет никакого морального права на любовницу.
Не сейчас.
Не после стольких лет брака.
Не после того, как наши дети выросли и выпорхнули из гнезда, а я потерялась в новой жизни без детских капризов, смеха, споров и криков.
Это несправедливо.
Это слишком жестоко.
— Ты ополоумела?!
Фарфоровая статуэтка приземляется на пол и раскалывается на мелкие части.
— Я ополоумела?! Я?! — мой крик переходит в рев раненого зверя. — Я?!
— Успокойся!
— Я не буду успокаиваться!
Пять минут назад я не могла даже сделать вдох от шока, а сейчас фурией скидываю на пол статуэтки, шкатулки, лампы, тарелки и кричу.
Кричу Демьяну, что он подонок и что так нельзя.
Я лечу на него с кочергой, которую выдергиваю из стойки у камина.
Гинеколог меня предупредил, что могут быть вспышки агрессии, поэтому стоит подумать о ромашковом чае.
Замахиваюсь, но Демьян уклоняется, а после он перехватывает мое запястье, сдавливает и ловко проворачивает.
Я роняю кочергу, которую он отпинывает в сторону.
— Пусти!
Демьян меня отпускает, и я оседаю на пол к его ногам, накрыв лицо руками.
Некоторые из женщин любит говорить, что надо быть сильной и невозмутимой, когда узнаешь об изменах мужа.
Красивые слова, но с реальностью они имеют мало общего.
Разве мы можем требовать у человека, которому переломали ногу в нескольких местах, не кричать и не плакать от боли?
Нет, не можем.
А мне переломали душу.
И мне кажется, что физическую боль я бы перенесла легче. Внутри — пусто, но из этой пустоты медленно тянут кишки. Сантиметр за сантиметром.
Я задыхаюсь.
Это подобно смерти. Мучительной смерти, в которой отрезают по маленькому кусочку плоти изнутри.
— Встань, господи…
Демьян со вздохом поднимает меня на ноги за подмышки, а у меня вспыхивает яркое воспоминание, как картинка от проектора на белой стене.
Демьян несет меня на руках. Я — в белом платье, которое мне сшила мама, а он — в костюме из недорогого проката.
— Я люблю тебя, — говорю я молодому Демьяну из прошлого, а после взъерошиваю его волосы.
Он мстит мне поцелуем под восторженные возгласы наших друзей и родителей. Слышу детские голоса:
— Тили-тили тесто, Жених и невеста!
Какие мы молодые.
Какие мы счастливые.
Какие мы влюбленные.
Видение исчезает, и я в ужасе смотрю в лицо Демьяна и не узнаю его. Я вижу разъяренного мужика, который шумно выдыхает через нос.
Его ноздри вздрагивают.
Глаза — огоньки.
— Тебе надо успокоится, — цедит он мне в лицо.
После он усаживает меня на диван. Я хочу встать, но Демьян давит мне на плечи и сжимает их до боли.
— Уходи…
Агрессия так же резко оставляет меня, как и накинулась. Демьян это понимает и медленно отступает к креслу.
Подхватывает с пола кочергу, на которую я кидаю отчаянный взгляд.
Кто придумывает все эти истории о том, что жена бьет мужа скалкой и сковородой? Что за глупые фантазии?
Демьян усаживается в кресло и кладет кочергу на колени. Вздыхает и медленно моргает:
— Соглашусь. Было глупо верить, что этот вечер будет тихим и спокойным.
Переводит взгляд на осколки фарфора на дубовом паркете:
— А этой статуэтке было почти двести лет.
— А нашему браку почти двадцать пять, — тихо отзываюсь, и меня пробирает ознобом, будто в комнату влетел зимний сквозняк.
Мне холодно. Так холодно, что изнутри поднимается сильная дрожь.
— Да, двадцать пять лет, — откидывается назад, придерживая кочергу на коленях. — Время так быстро летит.
— Если не ты уйдешь, то я уйду.
— Куда? — вскидывает насмешливо бровь. — По классике, к маме?
— Это развод, — меня трясет еще сильнее. — Начхать, с кем ты снюхался, это не мое дело… какой же ты мерзавец… как ты мог… я тебе лучшие годы отдала… молодость…
Да разве мужчина поймет женщину в ее тоске о прожитых годах, которые теперь ничего не стоят?
Дрожь нарастает, а затем резко уходит в волну слабости и жара.
— Ты сама от своих истерик не устала? — цыкает Демьян.
Под очередной волной жара я валюсь на подушки и прикрываю глаза. Меня сверху будто придавливает бетонной плитой.
— Дина? — слышу голос Демьяна сквозь гул в ушах. — Ты переигрываешь, милая. Это уже начинает раздражать.
Ох, если бы я прикидывалась в том, что мне резко стало не до слез и истерик. Когда сдает тело, то уже не до криков и обид.
Мне даже дышать тяжело, и при каждом вдохе из меня выходит холодный пот.
— Тогда я вызываю скорую, — заявляет Демьян.
И вызовет он скорую не из-за беспокойства, а из-за желания убедиться, что я симулирую.
— Не надо, — прикрываю лицо ладонью. — Это бессмысленно.
Меня резко отпускает.
Сердцебиение затихает, пульс замедляется и жар отступает. Делаю глубокий вдох и выдох перед тем, как сесть.
— Дина, это было глупо.
Да, для моего мужа все выглядит так, будто я симулировала свой полуобморок в желании пробудить в нем совесть и вину.
Он, похоже, и мои слезы воспринял как блажь истерички, но я не лгу в своей трагедии и физической немощности.
— Ты меня не любишь, — заявляю я.
Молчит около минуты, чем подтверждает мои слова, и говорит:
— Я лишь не покупаюсь на твои выходки?
— Вот как, — говорю я. — Выходки?
Да, человеку всегда сложно признаться в том, что он разлюбил. Наверное, это сложнее, чем сказать о любви, ведь любовь наполняет нас надеждой, радостью и сладким томлением, а нелюбовь — это смерть.
Сказать женщине, с которой родил и вырастил детей, с которой прожил почти двадцать пять лет, что разлюбил значит принять в себе мертвую часть души.
— Дем, — сглатываю я, — прекрати. Ты не любишь. Ты разлюбил.
Сердце от каждого моего слова скукоживается в черную изюминку отчаяния, но от правды никто еще не умер.
Она делает больно, она режет по живому, но не убивает.
Это и страшно.
Мне с правдой, что Демьян разлюбил еще жить.
— Я не оставлю тебя, — говорит он, глядя на меня черными глазами. — Об этом и речи не идет.
Он мне, что, одолжение делает?
Серьезно?
У меня с губ срывает горький смешок, а после медленно и недоуменно моргаю:
— Дем, ты сейчас серьезно?
— Серьезно, — кивает он. — Я женился на тебя не для того, чтобы потом разводиться.
Я шмыгаю.
И слышу в ушах тихий и назойливый звон.
Демьян не шутит. Признался в том, что у него есть любовница, раскрыл все карты и теперь заявляет, что не оставит меня?
— Дина, давай рассуждать, как взрослые люди, — Демьян вздыхает и убирает с колен кочергу. Встает и подходит к камину. — Наш развод будет лишней возней, которую никто не поймет. Ты любишь драматизировать…
— У тебя любовница, — медленно проговариваю я по слогам, — и ты думаешь, что я… — я аж задыхаюсь, не в силах спокойно продолжить, — что я… это проглочу?
— Это было бы целесообразно, — Демьян возвращает кочергу в стойку и смотрит на фотографию, что стоит на каминной полке.
А на ней все наше дружное семейство. Улыбчивые и счастливые.
— Да и это будет нечестно по отношению к тебе, — оглядывается, — возможно, нам стоит сходить к семейному психологу… но я им не верю. Шарлатаны, но если ты хочешь, то я готов пойти с тобой. Вдруг скандалов будет меньше? Дина, я реально от них устал.
Короткий растерянный смешок, а после истеричный смех, который я никак не могу остановить.
— Будет несправедливо ко мне?! — я встаю. — Так ты у нас еще герой, что не оставишь меня? А ты мне нужен? Ты мне теперь нужен?! О! — смеюсь на грани рыданий. — Я тебя отпускаю, любимый! Отпускаю! Лети на все четыре стороны! Я не буду с тобой! Нет! Я не потерплю такое! Ты совсем охамел!
Шагаю прочь из гостиной:
— Какой ты у меня благородный!
— Дина!
Его голос опять полон гнева.
— А тебе удобно, да? — резко разворачиваю к Демьяну, который тормозит в шаге от меня. — Тут у тебя тихая гавань с женой-ждулей, а там… а там кто? А? Ты может ответишь на этот вопрос? Что ты скрываешь? Или ты стыдишься своего выбора? Мне ты можешь сказать, дорогой! Мы столько лет вместе, и я же столько о тебе знаю!
Я не проглочу.
Не стерплю, пусть мне сейчас и страшно до дрожи в коленях.
— Да о тебе столько мать родная не знает, сколько я!
— Да и ты, знаешь ли, не загадка, — рычит в ответ мой муж-герой, который решил облагодетельствовать меня. Подается в мою сторону на выдохе. — Возможно, тебе правда надо к маме на пару дней, чтобы остыть? Ты сейчас на нормальный диалог не способна.
Я замахиваюсь, чтобы влепить Демьяну пощечину, но он перехватывает мою руку за запястье.
— Не смей, — клокочет он. — И ты сейчас идешь спать или я отправляю тебя с водителем к маме. Порыдай у нее.
— Что скажут наши дети?
Это мое последнее оружие против Демьяна. Он же должен понимать, что его измена и их коснется.
И вряд ли они ее одобрят.
Это и для них будет удар.
— У них своя жизнь, — над левой бровью у Демьяна проступает пульсирующая венка. — Хорошая, сытая и благополучная жизнь, которую обеспечил я. И наши проблемы, Дина, касаются только нас двоих.
— И все это время я была с тобой, — шиплю в его лицо. — Была рядом, была твоим тылом. Это я тебе поддерживала, я в тебя верила, и вот как ты решил меня отблагодарить?
Вырываю руку из его захвата и отступаю:
— Но теперь я рядом с тобой не останусь, — сжимаю кулаки, — Разлюбил? Хорошо! — голос предательски вздрагивает слезами. — Я принимаю это! — вскрикиваю. — Принимаю, черт тебя дери! Такое бывает! Это обычная история!
***
Читайте продолжение книги на Литнет:
“После измен. Рот закрой и будь мудрой женщиной”, Арина Арская ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.