Поссорилась со старушкой за пакетик томатов и попала в другой мир – стала огородницей
Битва за семена.
— Я за ними из деревни приехала, на автобусе тряслась. А ну, отдай! — бабка вцепилась мне в руку и зло сверкает глазами.
— Поздравляю! А я их первая взяла! — я пытаюсь сбросить с себя руку бабки, но та вцепилась в меня мертвой хваткой.
— Отдай, я тебе говорю, бегемотица! — переходит на личности бабка.
— Слушайте, я хоть и уважаю возраст, но огреть могу, как ровесницу, — я пытаюсь строго посмотреть на старуху, но она не впечатлилась. И как только я наклоняюсь, чтобы прихватить еще пару пакетиков семян, старушенция вцепляется в мои волосы с явным желанием их проредить. И ей это удается. Я ору. К нам подлетают кассирши, которые в шоке от происходящего. Впрочем, как и я.
— Ты пожалеешь еще, что на свет родилась! — кричит старуха, глядя на меня, когда ее скрюченные сухонькие руки удается разжать и выпустить меня и мои волосы на свободу. — Да чтоб тебе всю жизнь эти помидоры сажать и чтоб ты кроме них ничего не видела в этой жизни! Провались ты пропадом! — проклинает меня старуха, пока ее выталкивают из магазина.
Стою на светофоре и прокручиваю в голове воспоминания получасовой давности. Весна, обострение у психов, вот старушку и торкнуло. Но почему-то от ее слов мороз по коже пробегает, как только их вспоминаю.
Ладно, такой стресс надо заесть. Шарю взглядом по противоположной стороне дороги. Где же та кондитерская, которую так расхваливала соседка Татьяна? В качестве извинений мне подарили кучу семян, так что я смело могу прокутить сэкономленные деньжата.
Что я хочу? Конечно же, эклеры с кремом, шоколадный бисквит, чтоб он обязательно был еще и полит шоколадом, творожные колечки! Обязательно возьму наполеон. И шлифану все мороженым.
Конечно, такой стресс пережить — мыслимое ли дело?! Я последнее время весь стресс заедаю, но оно и не удивительно. Развод с муженьком-тунеядцем тяжело мне дался, вот и ищу радость в жизни доступным способом.
Поглядываю на сумку, в которой лежит моя добыча. Моя прелесть. На сердце сразу становится хорошо.
Когда я завязала с мужиками и решила купить дачу, чтобы быть, так сказать, поближе к земле, я не ожидала, что огородники такие отбитые на всю голову фанатики. Одна эта бабка чего стоит. А сосед? Он оттяпал метр моего участка и хоть бы хны. Теперь еще и судиться с ним из-за куска огорода, по-хорошему же он не вернет. Он там уже и забор основательный поставил.
Светофор противно пищит, а я рванула вперед за такими желанными эклерами и тортиками, не убедившись, что все автомобили решили остановиться и пропустить пешехода. Хотя как меня можно было не заметит? Но меня не заметили. Визг тормозов, мой оглушительный крик, судорожно прижатая к груди сумка с такими ценными семенами и почему-то вид бабки, ухмыляющейся вдали. Так и закончилась жизнь Кошкиной Майи Леопольдовны. Но началась еще более интересная история.
Попаданство да не с пустыми руками.
Голову припекает солнце. Ох уж этот июль в марте. И когда только успело выглянуть из-за туч. Было же пасмурно. И почему я лежу? Значит, меня все-таки сбила машина. Так, надо прислушаться к себе, чтобы проанализировать, что болит, чтобы потом врачам и ментам все сказать и описать. Лечение, наверно, в копеечку выйдет, но ничего. Я этого водилу-лихача так просто не прощу. Оплатит мне все до последней таблетки аспирина. В какой-то момент понимаю, что у меня ничего не болит. Я могу шевелить и руками, и ногами, и все довольно неплохо функционирует. Это как так-то? Не перепрыгнула же меня машина? Я же точно видела, что она прет на меня. Может, у меня шок?
Открываю глаза и вижу перед собой божью коровку, которая ползем по листику. А я лежу лицом на земле в паре сантиметров от того самого листика. В теле небольшая слабость и ломота, словно на солнце перегрелась, но в остальном все норм. Откуда здесь взялась земля, когда я шла по дороге. А где моя сумка?
— Эй, где моя сумка? — сажусь и оглядываюсь по сторонам. Может, от удара в сторону отлетела?
Вдруг откуда-то сверху на меня со всего размаху шмякнулась моя сумка с отвоеванными у бабки семенами. И я явственно увидела образ старухи, которая погрозила мне своим скрюченным пальцем и злорадно рассмеялась. Точно, голову напекло. Прижимаю к себе свою прелесть и оглядываюсь, пытаясь понять, где я и откуда такое яркое солнце в марте месяце в средней полосе России. Или я все же не в России? Я сижу посередине огорода. С одной стороны забор и проселочная дорога, с другой — каменные строения, одно из которых точно жилой дом. Вдалеке где-то виднеются горы, покрытые белыми шапками снега. Удар был такой силы, что меня в какую-то долину в горах закинуло? Сомнительно, конечно. Мой мозг не успевает обработать увиденную картинку, чтобы преподнести какие-то предположения, как я получаю смачный подзатыльник. У меня даже голова дернулась в сторону удара.
— Ты че расселась-то, убогая? — я ошарашенно поворачиваюсь к говорившей даме. — А ну, марш работать! — мне прилетает еще один подзатыльник, который я уже терпеть не намерена. Это что за произвол-то такой? То бабка шевелюру мне проредить пыталась, то какая-то девка в маскарадном костюме баварской подавальщицы пенного руки распускает.
— Я сейчас встану, и ты у меня убогой станешь! — я хмуро смотрю на девушку. У нее от удивления даже рот приоткрылся.
— У тебя голос прорезался? — продолжает хамить деваха, а я встаю. Вернее, пытаюсь встать, но тут у меня закружилась голова. Я — это не я! Смотрю на свое платье, похожее на наряд этой незнакомой мне хамки, которая еще и руки распускает. И тут понимаю, что тело-то не мое. Зеркала нет, ощупываю себя, чтобы убедиться, что то, что я вижу, — это не галлюцинации и я реально стройняшка в каком-то средневековом платьице.
Обзавожусь секретным оружием.
— Что ты там увидела, страхолюдина? — орет мне в лицо девушка, и я ловлю себя на мысли, что знаю ее. У меня в голове какой-то странный диссонанс. Я словно помню две жизни. Одну свою, Кошкинскую, а вторую вот этой девушки, которая такая худая, словно анорексией больна, в чьем теле я оказалась.
— Еще раз голос повысишь на меня, я тебя поколочу, — говорю это спокойно и ровно, но, видимо, что-то изменилось в моем взгляде, из-за чего на лице девчонки отразилась такая злоба, что ее всю перекосило.
— Только попробуй руку поднять, тебя матушка со свету сживет! — шипит эта неугомонная мне в лицо. Кажется, ее зовут Зельда.
— Кажется, уже, — бурчу себе под нос, одергиваю и отряхиваю грязное платье.
— Что? — и Зельда хмурится, то ли не поняв, о чем я говорю, то ли просто не расслышав.
Просто мне пришло одно такое простое уравнение в голову. Если где-то прибыло, значит, где-то убыло. И если я погибла смертью храбрых в неравном бою с автомобилем после душевного напутственного слова старухи из магазина семян и оказалась в таком гостеприимном теле юной сироты, то значит, эта девушка тоже почила на вспаханном огороде. Информацию о том, что юная дева — сирота, мне подкинула моя новая память. Вывод напрашивается сам собой. На теле нет ран или повреждений. Тело девицы худое и изможденное. В смысле, теперь мое тело. И все просто. Девушка умерла от голода. Вернее, это выглядит как уснула и не проснулась. Я про такое читала когда-то, еще в школе. Ужасная смерть, хоть и безболезненная.
Пока думала и приводила платье в порядок, Зельда, не дождавшись от меня реакции, толкнула в плечо, отчего я даже пошатнулась.
— Ты че, оглохла?! — орет бесстрашная девка. Ну, даже у моего Кошкинского терпения есть предел. На глаза попала лопата, одиноко валяющаяся рядом со мной. Видимо, перед смертью Майя вскапывала грядки. Кстати, девушку зовут так же, как и меня, и, видимо, это сработало притяжением, и моя душа пришла в это тело. Наклоняюсь и поднимаю, в руке слегка подбрасываю, словно взвешивая.
На лице Зельды сперва промелькнуло непонимание, потом удивление. И финальная эмоция — это был страх. Она начала орать и понеслась через перекопанный огород в сторону дома. Я даже сперва сделала вид, что гонюсь за сводной сестренкой, но голова снова закружилась. И я, пройдя несколько шагов, просто остановилась и, воткнув лопату в землю, оперлась на нее всем телом, чтобы перевести дух. Нехило они так укатали девочку, что она и пары шагов сделать не может, чтобы в обморок не падать. Они ее вообще кормили или нет?
На крики Зельды из дома выскочила испуганная женщина, но, увидев, что ничего сверхъестественного не происходит, остановилась, хмуро смотря то на меня, то на свою ненаглядную дочурочку.
— Матушка, она гналась за мной и хотела ударить лопатой! — ябедничает сестренка.
— Майка, а ну, иди сюда! — орет сердитая бабища. Упитанная настолько, что платье вот-вот лопнет по швам. Широкое круглое лицо мачехи лоснилось, как блин, от сытости и достатка.
Знакомство со злой мачехой.
У-у-у-у, с детства ненавидела, когда ко мне так обращались. Меня аж трясти начало от злости, и я, движимая этими эмоциями, вытащила лопату из земли, перехватила ее поудобнее и направилась в сторону этих дамочек.
— Ты что удумала? Ты что удумала?! — на лице мачехи застыла гримаса страха. — Совсем с ума сошла?! — орет бабища. О, как же ей идет имя Громхильда.
— Еще раз назовете меня “Майкой”, я из вас обеих майки сделаю. Или безрукавки, это уже как пойдет, — говорю тихо, но пристально смотря в глаза женщине. Она лишь молча кивает и пятится, подталкивая толстым задом дочурку в сторону двери. В какой-то момент они обе заскакивают в дом и захлопывают дверь за собой. И я явственно услышала звук засова. Подбегаю к двери и колочу кулаками по ней, но, естественно, это не дает никакого эффекта.
— Убирайся прочь! — кричит Громхильда.
— Матушка, а я говорила, что давно пора ее выгнать! Оскальд помер уже полгода назад. И что мы ее держим?! — истерично верещит Зельда.
— Может, потому, что это мой дом? — эту информацию я тоже выудила из памяти сиротки Майи. — Так что это вы пошли прочь из моего дома!
— А вот и выкуси! — сбоку открывается окно, оттуда высовывается мачеха и показывает мне кукиш. — Мы с твоим недотепой-папашкой домами-то и махнулись и в мэрии все оформили. Так что можешь принимать наследство! — хохочет баба, понимая, что я ее не достану даже лопатой. Окно высоко, да и силы уже решили меня покинуть. На адреналине-то сильно далеко не уедешь.
Слышу какую-то возню в доме, и из окошка в меня летит узелок, который я ловлю на лету. Я так понимаю, мне и вещички уже собрали.
— Убирайся прочь, психованная! — в окошке показалась морда лица сестрички. Она даже язык показала, зажмурилась и растопырила руки у ушей, а я не побрезговала нагнуться и взяла ком земли. И с размаху метнула в эту стервозу. Я в школе в свое время лучше всех мяч и гранату учебную метала. Да и с меткостью все в порядке. Так сказать, прицел не сбился. Поэтому ком земли рассыпался, встретившись с физиономией Зельды. Она заверещала, пытаясь выплюнуть землю, и скрылась в окне.
— Ах ты тварь такая! — это уже вступила в перепалку мачеха. — Пригрела на груди змеюку подколодную. Да чтоб ты с голоду подохла! Да чтоб тебя собаки разорвали!
— Смотри, язык не прикуси, а то своим же ядом и отравишься, — я перехватываю узелок, что так заботливо вышвырнули мне в окошко. И, закинув на плечо лопату, пошла к своей сумке. Подняла свою драгоценную и, закинув на плечо, вышла в покосившуюся калитку. Что там дражайшая Громхильда сказала? Они обменялись участками с отцом? Значит, мне надо идти в ее покосившуюся хибару у озера. М-д-а-а-а, перспективка. Но не на улице же мне жить, а там хоть какая-то крыша над головой. Иду по улице и ловлю на себе любопытные взгляды соседей. Наша перебранка с горячо любимыми родственниками вызвала, так сказать, общественный резонанс, и все повисли на заборах, любопытно глазея на меня. Вот и состоялось знакомство с мачехой. Но, думаю, Майя многого не потеряла, распрощавшись с людьми, которые довели ее, в смысле, уже меня, до голодных обмороков.
Осмотр новых владений. И Марта.
Пока шла к озеру, я поостыла. Адреналин от попаданства и такого “радушного приема” схлынул, и я готова была схватиться за голову. И че делать? Я ж ни черта не знаю об этом мире и ничего по факту не умею. Пользуясь памятью владелицы тела, я дошла до озера и нашла завалюшку, которая по идее и есть теперь мой дом. Дом держался на честном слове и, видимо, чьих-то молитвах. Замка на двери не было, и я спокойно толкнула дверь, которая с мерзким скрипом открылась.
Запустение и разруха, а еще слой пыли в палец толщиной — вот что встретило меня внутри. Я обошла домишко и вышла через черный ход во двор. Он зарос травой мне по пояс, а в огород и выходить страшно. Вдруг в высокой траве что-то зашуршало, и я испуганно насторожилась. Трава на огороде явственно зашевелилась, и я уже убрала свои узелок и сумку в сторону и приготовила лопату. Это теперь мое секретное оружие. Хотя какое оно секретное. Я уже приготовилась огреть незваного гостя, когда трава раздвинулась и на меня посмотрела удивленная морда белой козы. Я прям во взгляде прочитала у нее вопрос: “кто ты такая и что здесь делаешь?”.
— Привет, — я поздоровалась с козой, которая даже голову набок повернула и более заинтересованно посмотрела на меня. — Ты что здесь делаешь? — вопрос был риторический, так как ответа от козы я не ожидала. Поэтому, когда в ответ раздался голос у меня в голове : “Траву ем”, я не то что заорала, я завизжала похлеще поросенка перед ножом мясника.
— И что ты орешь? Сама же спросила, — снова раздается голос у меня в голове. — Меня зовут Марта, — представилась коза.
— Я сошла с ума, — шепчу еле слышно.
— Все может быть, — снова раздался голос в голове. — Я тебя впервые вижу.
— И я тебя, — ошарашенно отвечаю козе и трясу головой. — Может, это у меня помутнение рассудка от голода.
— О! Слушай, насчет голода, — снова вклинивается коза в мои мысли. — Бруно снова в запой ушел, а я недоенная второй день, вымя ноет.
— Что? — я опешила от козьей наглости.
— Говорю, подои меня, чтокает она, — и коза вышла полностью из травы и повернулась боком, чтобы мне лучше было видно налившееся вымя.
— Во что тебя подоить? — я ошарашенно осмотрела все вокруг.
— Найди, — покрикивает на меня коза, а я лишь удивленно смотрю на рогатую наглую гостью.
На покосившемся заборе увидела глиняный кувшин и, пробравшись через заросли травы, сняла его с забора.
— Сполосни! — командует коза, и я вижу, что она идет к колодцу. Спустя полчаса я пила молоко из кувшина, а коза облегченно вздохнула.
Оказывается, коза — неплохой собеседник!
— А ты вообще кто? — коза с любопытством смотрела на меня.
— Майя, — представилась я немного растерянно. Ну, правильно, я или сама с собой говорю, или с козой, что тоже не есть хорошо.
— И что ты здесь, в доме этой жирной твари, делаешь? — коза уложила голову себе на скрещенные передние копыта.
— Метко, — я усмехнулась горько. — Тебе я могу сказать правду.
— Давай, порази меня, — хмыкает Марта.
— Я жила в другом мире. Пошла за семенами в магазин, меня там бабка прокляла. А потом через дорогу иду и — хоп! — под машину. А прихожу в себя в теле этой девчонки, которую, как ты сказала, жирная тварь голодом морит. В общем, поругалась я с ними, чуть лопатой мачеху и дочурку не отходила, и они выгнали меня из дома. Сказали, что отец, ну, в смысле, не мой, а девочки этой, в чье тело я угодила, обменялся домами. И теперь это убожество, — я махнула рукой на домишко, — и есть мое наследство.
— Теперь понятно, почему ты меня слышишь, — Марта почесалась о свои копыта, словно у нее подбородок зачесался.
— И почему же? — жду ответа от козы, словно ее слова могут решить какие-то мои проблемы.
— Я тоже из другого мира, — многозначительно кивает Марта.
— А кем ты была в другом мире? — мне кажется, у меня сейчас глаза вывалятся со штатного места от удивления.
— Козой, — и Марта смотрит на меня удивленно. — А ты что думала? Женой олигарха?
— Ты что, из моего мира, что ли? — я никому так не радовалась, как какой-то козе. Я уже хотела рвануть и начать обнимать рогатую подругу, но та выставила копыто вперед в знак протеста.
— Стоп! — остановила мой порыв Марта. — Держи себя в руках.
— Хорошо, хорошо, — я действительно постаралась успокоиться. — Но это так все невероятно, что мне кажется, что я просто под транквилизаторами какими-то. И вот выйду из комы, и все это окажется иллюзией.
— Я, допустим, не иллюзия. Это я точно знаю, — коза снова улеглась поудобнее. — У меня хозяин, алкаш местный, Бруно звать. Вот его бы я точно в иллюзию превратила.
— Донимает? — я не знала, что спросить у Марты. От чего у козы может быть дискомфорт?
— Да, скот этакий, доить забывает! — посетовала парнокопытная подруга. — Ладно, что это мы все обо мне да обо мне. Ты-то что с этим всем делать будешь? — и коза мотнула рогатой головой в сторону моего имения.
— Понятия не имею, — призналась как на духу. — Сегодня точно ничего, а вот завтра схожу в мэрию и узнаю: правда ли эта грымза сказала или приврала.
— Не удивлюсь, если и соврала, — подбодрила меня коза.
Ночевка
— А ты Громхильду откуда знаешь? — я с тоской смотрела по сторонам. Настроение клонилось к закату, как и солнце.
— Так она, когда здесь жила, все Бруно обхаживала, — коза с жалостью смотрела на меня. Дожили. Меня жалеет коза!
— Замуж хотела? — я хлебнула молока.
— Ага, замуж. Конечно! — Марта даже хохотнула. — Дом этот ей не нравится. Здесь же только сорняки отменно растут и больше ничего. Вот она и присмотрела дом Бруно. У него же огород большой и земля хорошая. Правда, он, как пить начал, забросил все, — посетовала козочка. — А все из-за этой грымзы. Она ж к нему ходила и все время с угощением, а он и рад стараться. А потом твой отец появился и сам к этой бабище начал захаживать, а Бруно с горя пристрастился к бутылке.
— И зачем отцу Майи такая жена была нужна? — я покачала головой.
— Ты забудь, что ты — это не она. А то тебя быстро в психушку сдадут, — предупредила собеседница парнокопытная. — А отец твой не хотел, чтоб ты без матери росла. Говорил, что женщина в доме — это тепло и уют. Но потом заболел и сгинул, — коза посмотрела куда-то в сторону заросшего огорода. — Поздно уже.
— Да. Что ж, мне надо решать, где спать, — закатное солнце окрасило небо в розово-сиреневый цвет.
— Удачи тебе! — коза поднялась на ноги и пошла в сторону заросшего огорода. — Завтра проверю, как ты обустроилась, — бросила козочка, повернувшись через плечо, и скрылась в высокой траве.
Странными связями я обзавелась, конечно, но это лучше, чем ничего. Вздохнула, встала и, прижав к себе кувшин с остатками молока, пошла в дом. Молоко еще пригодится, так как это единственная моя еда. Хотя… Я подняла с пола свою сумку и зарылась в ее недрах. У меня же всегда был “НЗ” в виде энергетических батончиков и булочки. О, так и есть! Вот она, моя хорошая. Ужин из булочки и молока был непередаваемо вкусным. И настроение сразу поднялось, и серый вид вокруг был уже вроде не таким ужасным. Домик состоял из трех комнат. Две спальни и кухня, но она была такая большая, что ее можно и как гостиную использовать. Обустройством займусь, когда точно выясню, что это мое жилье. А пока что вынесла на улицу перину и как следует вытряхнула ее. В шкафу даже осталось несколько платьев от мачехи и сестренки. Естественно, в одно платье могли поместиться две меня, но ничего. Можно ушить. Тем более что платья были такие старые и в таком состоянии, что из трех платьев можно было состряпать одно. Но это все потом. Сейчас я вытряхнула перину, нашла плед, который тоже как следует потрясла на улице, и, сложив все свое барахло поближе к себе, закуталась в него и легла на взбитую перину. Утро вечера мудренее!