— Ты неблагодарная! — мать рычит, пытаясь подняться с кровати

Первая глава из книги “Наша навсегда”, Мария Зайцева. Для начала сразу скажу, что в сюжете будет много откровенных сцен. Однако мне нравится, что писательница не переходит границ, и не создает пошлые сцены. Эмоции зашкаливают, я переживала за героиню до конца. Рекомендую почитать!

— Ты — неблагодарная! — мать рычит, пытаясь подняться с кровати, и я внутренне обмираю от концентрированной ненависти в ее взгляде.

Но только внутренне. Внешне я спокойна. Прошли те времена, когда я показывала свою слабость окружающим. Им на радость.

— Тебе сегодня ставили капельницу? — игнорирую я ее рычание.

— Не позволю! Отравить хотят! Ты хочешь! Дрянь!

— Понятно.

Киваю, выхожу из палаты, торможу медсестру с вопросом о лечащем враче.

По наводке стучусь в ординаторскую.

Молодой парень, утомленно возящийся с бумагами, смотрит на меня с сочувствием.

— Мы ничего не можем сделать, понимаете? Инсульт… Поражение мозга, вот сами посмотрите…

— Но ее же надо лечить, — говорю я, возвращая ему заключения врачей, — если она не дает ставить себе капельницу, то привязывать, например…

— У нас тут не психоневрология, — пожимает он плечами, — обычно родственники помогают…

— У меня нет возможности, — я задумчиво стучу пальцем по столу, потом поднимаю взгляд на врача, — я заплачу…

— Хорошо, — кивает он, — переговорите с медсестрой, возможно, она поможет…

Прощаюсь, выхожу из кабинета, ищу медсестру и довольно быстро договариваюсь на дополнительный присмотр. За дополнительную плату.

Хорошо, что деньги для меня сейчас — не проблема. По крайней мере, не решающая.

А вот мое нахождение здесь — да.

Смотрю на смс от Тошки:

“Сколько ты еще там планируешь быть?”

С досадой убираю в карман телефон, радуясь своей привычке не открывать полностью вайбер, а прочитывать всплывающие окна. Так нельзя отследить, что я прочитала уже сообщение. Будет висеть непрочитанным. Скажу потом, что телефон разрядился.

Общаться сейчас с мужем нет никакого желания.

Одной бы побыть.

Спускаюсь вниз, по пути натягиваю теплый кардиган, поправляю нелепую гульку на голове.

Мельком ловлю отражение в зеркале.

Страшна, как черт.

Худая, глаза запавшие, старушечья кофта, волосы неопределенного цвета в неопрятном хвосте, замотанном наверх.

Отлично просто.

Лучше не надо.

Спускаюсь вниз по ступеням больницы, вдыхаю свежий вечерний смог.

За время моего отсутствия, в городе стало больше машин. И, говорят, здесь теперь не редкость режим “черного неба”, когда смог висит так, что людям приходится надевать маски, если выходят на улицу.

Мне бы тоже маска не помешала, да.

Ежусь от странного ощущения построннего взгляда сквозь темноту.

Смотрю по сторонам.

Нет, никому нет дела до невзрачной женщины средних лет, идущей по своим делам от больничного корпуса.

От перемешанных в воздухе запахов начинает болеть голова.

Странно, в столице куда насыщенней атмосфера, но такого удара по нервным окончаниям там не получала ни разу.

Хотя, я вообще думала, что они у меня атрофировались. Нервные мои окончания.

За ненадобностью.

В висках стучит. Черт… Мама, все же, даже в состоянии полуотказавшего мозга, тот еще энергетический вампир. Хлеще только мой муж.

На ходу стаскиваю резинку с гульки взмахиваю волосами, уже не удивляясь непривычной легкости головы. Да, прошли те времена, когда моя коса оттягивала затылок… Надо же, так привычно мне было это, даже не замечала тяжести.

Только когда отрезала, ощутила, что голова словно пушинка одуванчиковая, того и гляди оторвется.

Массирую виски, тоже на ходу, смотрю под ноги. Еще упасть не хватало.

А так есть возможность добраться до гостиницы и там уже… упасть.

А Тошке скажу, что устала, с мамой разговаривала. Он поверит. Он мою маму знает.

На тротуаре, нагло заняв весь проход через кпп, стоит машина. Большая, черная. Тонированная.

Вздыхаю.

Ничего не меняется.

Хозяева жизни везде ощущают себя хозяевами, да.

Не глядя, пытаюсь обойти.

И застываю, услышав тихое и хриплое:

— Вася?

Не веря, поднимаю взгляд на водителя, вышедшего из-за руля и сделавшего шаг ко мне.

Задыхаюсь от неожиданности, внезапно ощутив себя в мертвом безвоздушном пространстве.

Надо же…

Я и забыла, насколько он… большой.

Нет, он был большой, тогда, пять лет назад.

А сейчас он огромный.

Просто гора передо мной. Массивные плечи стали еще массивней, борцовская шея — еще крепче, мощные руки — еще длиннее.

Волосы отрастил чуть-чуть больше. На глаза падают темными прядями.

А глаза…

Черт…

Торопливо отвожу взгляд, обжигаясь о жадный огонь его зрачков.

Надо же… Столько лет… Зачем так смотрит? Не на что теперь смотреть-то. Нет уже той Васи, веселой, смешливой, легкой. Доверчивой.

— Привет, Леша, — отвечаю я, нелепо засовывая руки в карманы кофты, — какими судьбами тут? Навещаешь кого-то?

— Да, — хрипит он, — тебя.

Да, черт…

— Я не болею, — резко срывается с губ, прежде, чем успеваю подумать, поймать эти слова.

Мне так нельзя теперь отвечать. Я — мышка забитая. Все.

— Я вижу, — кивает он, медленно проходясь взглядом по мне, от кончиков потрепанных кроссовок до неопрятно разворошенных волос, — волосы постригла.

Капитан Очевидность, надо же.

Не отвечаю, просто пожимаю плечами.

И отвожу взгляд. Силой, силой отвожу!

Не хочу смотреть на него, жадно изучать каждую черту, помимо воли запоминая все до мелочей. Не хочу опять во сне его видеть! Их! Их видеть не хочу!

Только-только перестала!

Не надо больше!

— Вась… — он делает шаг вперед, разом покрывая расстояние между нами, ладонь привычным, невыносимо привычным жестом цепляет меня за подбородок, навевая флешбеки из нашего прошлого. Того самого, где мир состоял из розовых соплей, и я сама была — розовой соплей.

Хорошо, что все в прошлом.

Леша хочет мой взгляд.

А я хочу, чтоб он стоял подальше. Хотя, нет, в идеале, я хочу, что его вообще тут не было!

Но когда мои хотелки выполнялись?

Никогда?

А нет, был такой краткий период… Мне кажется, ради памяти о нем, этом счастливом времени, я и просыпаюсь по утрам теперь.

— Руки убери, мне неприятно, — цежу я, делая шаг назад, увеличивая между нами расстояние.

— Вот как? — в его голосе усмешка, грубая, жесткая такая. Он умеет быть жестким, мой первый любовник. Один из них. Всегда умел. А сейчас, наверно, лишь отточил свои навыки.

— Вот так. — Делаю еще шаг назад, сжимаю кулаки в карманах кофты, до боли впиваясь себе ногтями в ладони. Боль должна отрезвить. Заставить разозлиться. Ведь это же правильно: злиться на него? На них?

Злость появляется, и, ободренная, поднимаю ресницы, всматриваюсь в лицо Лешки, чтоб решить вопрос окончательно.

Я уже давно не та наивная трепещущая девочка, что задыхалась от одного взгляда самого плохого парня универа. Я уже так не буду делать!

Буду.

Черт.

У него — черные глаза. С небольшими морщинками во внешних уголках. И адской бездной в глубине.

Не хочу опять! Не хочу!

Машинально, исключительно на инстинктах, делаю еще шаг назад, прекрасно понимая, как это выглядит со стороны. Но мне с некотороых пор плевать на взгляд со стороны.

Леша, не сводя с меня горящих глаз, синхронно делает шаг вперед…

И в этот момент с другой стороны тротуара, перегораживая пешеходный переход, с визгом паркуется низкая красная тачка.

И чуть ли не на ходу из нее вываливается светловолосый высокий мужчина, с мягкими кошачьими повадками хищника. Он как-то легко тормозит на полусогнутых, вскидывает подбородок…

И улыбается. Ласково. С предвкушением.

Слышу, как сбоку коротко и злобно матерится Леша.

И со вздохом смотрю в темнеющее небо.

Господи, за что?

— Привет, малышка.

Игнат, показательно не обращая внимания на Лешу, сделавшего легкое, едва заметное движение навстречу, словно на пути у него хотел встать, улыбается.

Легко, весело, безбашенно. По-прежнему.

А я только моргаю с досадой.

И смотрю, да.

Так же жадно, как и до этого на Лешу. Ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня.

Невозможно отвернуться, перестать изучать такие знакомые черты лица. Рассматривать мельчайшие детали.

Он изменился тоже.

Стал массивней, тяжелее, но тяжесть эта сухая. Если Лешка просто раздался в плечах и груди до невозможности, словно много времени проводил в спортзале, в тренировках, то Игнат заматерел.

Повзрослел.

Высох, будто дерево, крепкое, ставшее железным под истязающими его ветрами пустыни. И кожа темная стала. С юга приехал недавно? Отдыхал?

Волосы — в стильной стрижке, легкие росчерки белых морщинок у ставших синими на контрасте с кожей, до безумия яркими, глаз.

Он смотрит на меня, беспечно, весело, словно ничего особенного не происходит. Словно мы только вчера расстались, без особых напрягов и проблем.

И я все еще “малышка”. Ударом поддых. Острой болью.

Именно это старое мое прозвище, вызывающее фиическую боль, теперь, и приводит в чувство.

— Привет, — отвечаю я сухо, — тоже навещаешь?

— А как же! — Игнат делает шаг вперед, не сводя с меня ставших мгновенно жесткими внимательными глаз. Леша тут же смещается вперед, все-таки пытаясь широким плечом меня прикрыть от наглого взгляда Лиса, а я синхронно шагаю назад.

Чтоб сразу из-под влияния их обоих выскользнуть.

А то как-то… Дежавю.

Игнат скользит быстрым взглядом по Лешке, чуть морщится, но не комментирует. Снова возвращается ко мне.

— Постриглась…

Еще один Капитан Очевидность…

— Мне пора, — решаю прекратить истязание собственных нервов, шагаю еще назад, но Лис и Лешка, снова будто сговорившись, как пять лет назад, с пугающей синхронностью двигаются за мной, сразу становясь так, чтоб я оказалась между ними!

— Подвезу, — хрипит Лешка, и ворот его свободной светлой майки как раз на уровне моих глаз. Вижу, как сильно и взволнованно бьется синяя жилка у основания шеи.

— Я подвезу, — Лис одет в футболку, тоже светлую, оттеняющую рисунки на коже. А сама кожа… Нет, это не тот загар, который бывает после курорта. Другая прожарка. Долго жил где-то на юге?

Боже, зачем мне это знать? Для чего я вообще об этом думаю?

— Свали, — рычит Лису Лешка, и это сейчас звучит в разы страшнее, чем раньше, когда ему было чуть больше двадцати лет. Тогда это была безбашенная агрессивность, когда следующий шаг — уже удар.

Теперь это рык матерого зверя, предупреждающий, грубый, сам по себе сбивающий с ног.

Кажется, что любого снесет с дороги.

Но Лис всегда имел иммунитет, да.

Потому что, вместо того, чтоб отшатнуться, слушая инстинкт самосохранения, он улыбается еще ласковей, показательно расслабляет руки и подается вперед.

— Ты же в знаешь, что нет.

Лешка молчит, но словно каменеет всем телом. И глаз с Лиса не сводит. Нарочито беспечного, нарочито раскованного. Нарочито. Как раскачивающаяся, распустившая капюшон кобра перед ударом.

Атмосфера между нами тремя, и без того не особо легкая, густеет так, что дышать становится больно.

И я, пусть теперь вполне уже стрессоустойчивая и бронебойная, все же не выдерживаю.

— Я никуда не поеду ни с кем! — разрываю я с треском гудящий от напряжения воздух.

Они перестают смотреть друг на друга и синхронно переводят взгляды на меня.

О, черт…

Отвыкла я от двойного воздействия этих бешеных глаз!

Вонзаю ногти в ладони сильнее, так, что чуть ли слезы не брызжут из глаз, и повторяю твердо:

— Я с вами никуда не поеду!

— Поедешь. Со мной. — Оживает первым Лешка.

— Да щас! Со мной! — Перебивает его Лис.

Они стоят по обе стороны от меня, от них идет жар такой силы, что мартеновские печи отдыхают!

Смотрят снова друг на друга, злобно раздувая ноздри.

А я…

А я постоянно ощущаю мощное, безумное дежавю.

Потому что все это было: их взгляды, их рычание, жар их тел…

Все было. И ничем хорошим это не кончилось.

Для меня.

Потому надо просто прекратить сейчас.

Пять лет назад я не смогла остановить стихийное бедствие, слишком наивная была, слабая. Слишком уверенная в себе, в том, что ничего со мной плохого никогда не случится. И всех меряющая по себе.

А это — главная ошибка всех наивных и глупых куриц.

По себе можно мерять только себя.

Тогда не будет потом больно прозревать.

Мне было больно. Чуть не умерла от болевого шока, да.

Черт, да мне до сих пор больно! Но это уже другая боль, фантомная. Когда болит ампутированная давным давно конечность. Ноет, выматывает, постоянно напоминая о себе.

Ее давно уже нет, а все еще болит…

_________________________________

У меня болит в груди ампутированный нерв.

Тот, что раньше отвечал за влечение к тебе.

Тот, что с кровью выдирал врач, на корточки присев,

Когда, судорожно взвыв, я каталась по траве.

С мясом вырванную жизнь удалили от греха,

А в меня вложили то, что под бурей устоит,

То, что выручит, спасет, раздувая, как меха,

Как кузнечный горн внутри, тот, который не болит.

И я счастливо живу, у меня все хорошо.

И кузнечный горн искрит, разгоняя жизнь во мне.

И не вою, если ты просто мимо вдруг прошел.

Правда, иногда болит ампутированный нерв.

***

Продолжение книги читайте онлайн на Литнете:

“Наша навсегда”, Мария Зайцева ❤️

Я читала до утра! Всех Ц.